- Не бойся приходящего в ночи врага, но бойся постучавшегося в дверь незнакомца. Не бойся полета стрелы острой, но бойся тени от крыльев, над домом твоим мелькнувших. Не бойся раны али увечья, но бойся Неведомого, ибо только то, что не познано тобою, может принести беду. Так говорили деды, так говорили отцы наши, так им было завещано богами-хранителями, Льятом-Летописцем и Нирром-Провидцем. То, что в скрижалях записано и то, что Спящие прозревают, слуги Провидца и заступники дома нашего, нетленно и Неведомому не подвластно. За стенами Знания - лишь мрак. Помни о том.- Не бойся приходящего в ночи врага, но бойся постучавшегося в дверь незнакомца. Не бойся полета стрелы острой, но бойся тени от крыльев, над домом твоим мелькнувших. Не бойся раны али увечья, но бойся Неведомого, ибо только то, что не познано тобою, может принести беду. Так говорили деды, так говорили отцы наши, так им было завещано богами-хранителями, Льятом-Летописцем и Нирром-Провидцем. То, что в скрижалях записано и то, что Спящие прозревают, слуги Провидца и заступники дома нашего, нетленно и Неведомому не подвластно. За стенами Знания - лишь мрак. Помни о том.
- Помню. - Многоголосье прокатилось под резными сводами зала, возвратилось к слепому да седому жрецу гулким рокотом. Юноша, рядом с ним стоящий, кивнул воинам, те толкнули тяжелую каменную плиту, тело умершего князя от глаз живых скрывая. Факелы дрожали пламенем и нахмурился Амелл, сын княжий, глядя на мертвого отца лик уставший и осунувшийся, как медленно его тень плиты каменной накрывает. Дождавшись окончания обряда, новый князь на себя положенную ему ритуалом чашу с настоем горьким опрокинул да покинул зал. Тихо скрипнула дверь, хлопнул плащ тяжелый, люд ручьем скорбным да тихим из зала потек, двое воинов встали у дверей с мечами обнаженными. Им охранять живых надлежало от мрака Неведомого, коий за умершими приходит, но и на ныне живущих польститься может.
- Почему ты промолчал, князь? Не к лицу правителю пренебрегать молитвой предков.
- Не пренебрег я. - Еще три ночи назад старший княжич наклонил голову, на оклик-вопрос за ним следующих людей останавливаясь. Встали воевода и жрец, не приближаясь к Амеллу да породив на лице князя улыбку злую да горькую, - Предки и шепот услышат.
- Отец твой пал не в битве, но от яда. - Покачал жрец седой головой, - Ночь врага руку направила, оттого и не смогли сказать Спящие, кого из верных Неведомый надоумил. За тебя пекусь, Амелл, да за княжение твое.
- Верно Приах говорит, князь. - Поежился воевода неуютно, да глаз не опустил, несмотря на ночные огоньки, в глазах молодого правителя блеснувшие, - Всем болтунам рта не заткнуть. Верны тебе люди, да лишь до той поры, пока идешь ты по стопам отца. Держись его Знания да его памяти, хотя бы и пока не найдем виновного.
Плясали факелов огни, тени корча, фигурой тщедушной отброшенные, лицо князя отбесками-каплями настоя по иссеченной трескучей оспой коже со впалыми щеками искажали. Взглянул Амелл на тени мечущиеся, прикрывая глаза да вместе с тем пламя бьющееся птицами поймаными выравнивая, хмыкнул, взгляд бросив на немного побелевшее лицо Атроя, воеводы отцовского.
- Люди верны моим предкам, Атрой, послушай затянувший села ропот. Следите за людом. Виновного найду я сам.
- По слову твоему, князь. - Кивнул воевода, вместе со жрецом ушли они в коридор боковой, к делам своим вернуться спеша. Крепость была тиха, галереи - безлюдны: челядь по обычаю горевала о погибшем князе в комнатах своих, двери плотно закрыв и венки из красных ягод, зло отгоняющих, на них навесив. Князь прикрыл глаза вновь, сбросил венок из плодов по взгляду жгущих с дверей в свои покои, отшвырнул его в сторону да тайком о штаны ладонь вытер. Двое княжичей младших с порога забились с ревом старшему брату под плащ широкий. Присел Амелл со вздохом, обнимая обоих за плечи утешающе.
- Будет вам сопли по полу да по мне мазать. Большие уже, для слез-то. По семь зим каждому, пора уже и за дрыны браться... - Сам же князь закусил губу, болью вздумавшие навернуться слезы злые пресекая, - Ну-ка перестали. Всякому свой срок приходит, и нам придет, когда Провидец его узрит. А до поры радоваться надо, отец к Летописцу ушел, о деяниях своих сказывать.
- Атрой говорил, народ ропщет. А если тебя, брат, к Неведомому потащат? - Всхлипнул старший из близнецов, лицом в брата волосы, в косу в знак траура не заплетенные зарылся.
- Мы крыло за окном видали... Страшно! Они за отцом прилетели, правда? - Второй брат оторвал-таки лицо от ткани, на брата глядя внимательно. Скосил князь глаза разреза странного да цветом с янтарем хищным схожие к окну, улыбнувшись через силу.
- На то Атрой и воевода, чтоб народ от глупостей всяких отговаривать словом да делом. У страха глаза велики, чего нет - и то за каждым кустом мнится. Вот и вы ночную птицу увидали мельком... - Внезапное прозрение пронзило, дрогнуть князя заставив. Поднялся Амелл с колена, младших братьев к их углу с кроватями подтолкнул, - ...Нечего себе надумывать. Спать идите, вернусь я вскорости.
- Светильник оставишь? - Младшие послушно под одеяла юркнули, только глаза испуганные блестели.
- Оставлю, зайцы боязливые. - Кивнул князь и из комнат быстро вышел. Еще чуть подумав, обернул руку плащом, венок обратно повесил, такой же с прислужьей двери сорвал, обратно к залу церемониальному быстро направляясь.
Двое караульных выпрямились, к ним идущего князя увидев. Мечей ритуальных сталь сырокованная блики по стенам рассыпала щедро, должные тьму от жилых покоев отогнать.
- На страже Знания, князь.
- За стенами его. - Амелл к дверям усыпальницы прошел неколебимо, дверей коснулся да нажимом створки отворил. Венок и руку плащом обернутую да уже на сукровицу истекающую он все же спрятал благоразумно, - Почести последние воздам. За мной двери закроете крепко и не отопрете, покуда не рассветет или покуда я именем отца своего, предков других, Провидца да Летописца своим же голосом не прикажу.
- ... По слову твоему. - Дрогнули воины, но князю перечить не решились. По лицам открытым явно вопрос безмолвный читался: "кто станет править, ежели сын с отцом во власти Неведомого останется?". Сотворил Амелл над дверью охранных знаков череду, на входе промеж все еще приоткрытых створок повисших, да вновь на дружинников поглядел внимательно и ожидающе, развернулся, к ступеням наверх направляясь. Дверь за его спиной затворилась со вздохом тяжким. Караульные только мечи перехватили удобнее, вновь лицом к жилым да освещенным коридорам повернулись. Сильный колдун новый князь, но в чертог, в эту ночь Неведомому принадлежный его напрасно понесло. Что им теперь жрецу сказать, как перед воеводой оправдаться?...
Поднялся наверх Амелл быстро, к усыпальнице предков прошел. Чуть слышно шелестели перья за окнами высокими, мелькали тени, тихо шипели что-то на языке непонятном рты незримые. Князь прибавил еще шагу, в зал с закрытым отцовским телом почти вбежал - да на мгновение в проходе замер. И без того изуродованное лицо яростным первобытным оскалом исказилось, сделал Амелл несколько шагов осторожных вперед, затем уверенней двинулся, венок под плащом и костяной нож с бедра в руку ведущую сподручней перехватив.
- Не смейте. Трогать. Его!!!
Обернулись силуэты тонкие да крылатые, над гробом открытым склонившиеся, шипя, скалясь в ответ - да к деревянным балкам вверх взмыли, воронами на них рассевшись.
- По какому праву ты лишаешь нас законного дара, пересвета дитя? - Мягок да певуч был голос посланника Неведомого шипению да когтей скрежету по дереву вокруг в противовес.
- Я - сын Дня. И моего отца тело вам не дар, трупоеды. - Венок мягкую дугу описал, шипением многоголосым сопровождаемый, тяжело упал внутрь гроба на грудь князя покойного, - Прочь пошли от него!
- Равно ты Дню сын как и Ночи, князь, и ягоды красные тебе руку прожгли мало не до кости. - Покачал крыльями черными князь тварей ночных, других останавливая с балок сорваться да налететь на гостя незваного готовых, - Спроси за отца смерть с убийцы его, а тело оставь нам, как в древнем Договоре между Ночью и Днем сказано да записано.
- И с убийцы будет спрошено. - Метнулись к ногам Амелла тени в зале, клубясь да на мрачные плети исходя, знаками сплелись, улыбнулся юный князь широко да страшно, - И к вам будет предъявлено. А коли это и есть в чертоги Неведомого путь, то уж лучше я сам определять стану, когда и как мой народ будет к нему отправляться! Не видать более вашему племени здесь кормежки!
- Ты сказал свое слово. Коли к вам вновь болезнь придет, как семь поколений назад было, в свои дома вы нас сами призовете. - Снялся предводитель со своего насеста да в щели под потолком первым исчез, назначение коей до сей поры мыслей Амелла не занимало. Устремились вслед за князем своим остальные твари, бесшумно крыльями тяжелыми взмахивая. Скрежетнули о дерево когти последнего - затихло все. Посмотрел потерянно на обожженную ладонь свою князь молодой, затем, со злостью внезапной ножом по ней полоснул, к сводам руку кровоточащую подняв.
- Видишь это, отродье? Не будет болезни. Не будет вам и мира раболепного. До тех пор, покуда я править буду - жрать вам своих заживо!.. - Стекала по давно еще истрескавшейся да до влаги жадной коже кровь - в свете ночных светил серебряном да ярком чернее льнущих к ногам теней сказалась.
***
Взвились птицы с деревьев тревожно, дрогнул княжич Ерван от костра поднимаясь и в сумерки густеющие посмотрел недоверчиво, десницей рукоять меча обнял.
- Спокойно, брат. То кот дикий али тварь ночная, отрядам они не страшны. - Брат его, волосом светел как и старшим в роду Гарричей оставшийся, ладони к огню протянул, согревая пальцы зазябшие, - Не так глуп колдун поганый, чтобы в мороз трескучий отряд на Ночь глядя из дома дружинного гнать и зады коням да людям морозить.
- Разведчика мог послать, им зябнуть да морозить привычно. А утром налетит со всей дружиной своей да с перебежчиками нашими и поминай как звали. - Поморщился Ерван недовольно, однако к костру все ж вернулся, в плащ теплый укутался, - Отходить надо, братья, место для зимовки искать. Прижмемся к горам, а как снег сойдет ударим по ворогу.
- Не серчай, брат, но до схода снегов Рахханский ворог успеет всех мужиков собрать каких сможет найти, да запрет нас в предгорьях накрепко. Не пройдем мы потом крыльев не отрастив, а с пернатыми у него втрое короткий разговор выходит. - Хохотнул невесело княжич Весин, прежде того убедившись, что воины того не слышат, обустройством да обогревом занятые.
- А в земли к Оррице князю, Ладова корня, не пробьемся мы через заставы, что к колдуну переметнуться вздумали. Дорога нам в горы, братья, а коли и откуда выбить сможет, значит не на той стороне Летописец в сей час, на чьей правда живет.
Хмыкнул третий княжич, Молчаном прозванный, с места поднялся, карту перед братьями на шкуру теплую положил, несколько троп да ухоронок старинных перстом отметил.
- Откуда ты столько троп старых да незаписанных знаешь, Молчан? Поделился бы с братьями родными! - Весин шапку на брате старшем поправил заботливо, лицом повеселев. Повел плечом над разведчиками глава да второй воевода на лес, кивнул так же молча как прежде. Взбодрились княжичи, про лучший путь до гор споря. Померещилось ли, будто знаки на карте, путь отмечавшие да мест именования потекли, на миг краткий значение изменняя, в знаки колдовские претворяясь? Свернул Молчан карту споро, братьев оставляя вдвоем обсуждать дорогу грядущую, пошел отряды смотреть да людей ободрять утомившихся. Замерзли да притомились отряды малые, колдуна Рахханского землю полонившего да князя со сыном его старшим умертвившего бранили страшно. Дозор и вовсе жалок был, с ноги на ногу мялся, согреться тщась да туман льдистый, из леса ползущий недобрым словом поминая.
- Холод лютый что волчья стая, Молчан Гаррич! Того и гляди, по живому сгложет, на костры начхав, ни в каком колдуне треклятом да в вороге нужды не станет. Ужо и глазу, и нюху чудится всякое...
- Тревогу лишний раз не бейте, но и проморгать врага у вас права нет. - Тихо сказал воевода и флягу с настойкой дозорному передал, - Сменят вас скоро, согрейтесь пока, а я в дозор малый схожу, посмотрю отчего так птицы расшумелись глупые.
Кивнули горестно воины продрогшие, спорить не решаясь дабы зубами клацем себя не выдавать. Прошел Молчан в лес неглубоко - посреди снега помнился запах травяной да легкий. Мороз и верно крепчать начал, того и гляди, не стволы да ветви древесные, а кости людские затрещат. Дальше двинулся кметь из рода княжеского, гнездовья птичьи проверять да дороги снегом занесенные: неспроста в такую стужу птахи их гнезд спорхнули, лапы застуживать да убежища свои снегу на поживу оставить. Увечная десница ныла противно, на холод лютый жалуясь, но легким остался Молчана шаг - привык княжич младший жалобы тела смирять. Еще шагов через полсотни открылась поляна ему, вся кровью красна да знаками темна, перо единое вороное в центре вонзилось, мертвым холодом дышит. Выругался княжич коряво да грязно, нож добыл да в полет его отправил недалече - перо сбивать да землю отпустить из холода колдовского объятий. Взвился коротко знак черный, нож верный с полета сведя да у пера его на снег, жертвой щедрой обагренный, уронив.
- Добро, что не удумал руками выдергивать да ритуалу тем помешать пытаться, Молчан.
- Не первый год я тебя знаю, Амелл, чтобы глупости совершать. - Обернулся Гаррич на голос друга бывшего как никогда жалея о своем увечье - хрипом тихим не предупредишь братьев беспечных об опасности великой, - Не ждали мы тебя так рано.
- Верно не ждали, никоий вождь военный свой люд живой в зиму да в Ночь, да по чуждым землям не погонит. - Улыбнулся колдун Рахханский, блеснули в свете лунном клыки волчьих страшней да стекла на доспех белый от снега несличимый кровь черная, из-под серебра растрескавшегося проступив, - Но то вождю не пристало, а колдуну закон не писан, верно, друже?
- Опомнился бы, Амелл. - Покачал головой Молчан, на друга бывшего глядя горько, - Коли кровью умоешься, народу то глаз не откроет. В горах охолонули бы братья мои, а так и поговорить было бы не зазорно.
- Коли на морозе не охолонули, то пускать вас в горы мне резона нет никакого. А кровью я и так умываюсь, зряч народ али слеп с того. - Князь-колдун встретил взгляд прямо и люто, крылья вороные да подраные распахнув из-за плеч, - Замерз ты, Молчан. Иди со мной, согреешься - еще поговорим.
- Прости уж друг, но с братьями мое место, а не в лагере ворога их лютого и земли Гаррицкой погубителя. - Нахмурился воеводы сын, шуица рукоять меча огладила верного, - Коли кровь для ворожбы своей тебе проливать не зазорно то и в лагере к моим речам заместо обиды своей прислушаться не захочешь.
- Не гублю я землю, Молчан, на ней по весне люду поля засевать да скот пасти будет надобно. Кровь во всякой брани на нее льется, твердь сдабривая, оттого земли завоеванные и родят больше. Но твоей крови ей не видать нынче. Пойдешь ли ты со мной миром, друже?
- Нет, Иррановичей корня, Светова внук и Горрима сын Амелл, князь-колдун Рахханский, не может быть мира между нами, пока братья мои враги тебе. - Зазвенел меч от холода лютого, ножны резво покинув да и в грудь князя земли Рахханской нацелился. Скривился Амелл досадливо, глаз не опустив, ладони из кулаков разжал, знаки отпустил. Налилась чугуном тяжким рука, тело чуждым сказалось, по знаку колдуна меч в ножны вложив.
- Провидец мне свидетель, Молчан, я зла тебе ни дня не желал. Идем.
Сверкнул Молчан глазами недобро, но супротив колдовства друга бывшего бороться не смог - само тело вслед за Амеллом направилось, своих братьев да отряды знакомые, холодом лютым терзаемые оставив. В лагере вражьем, за мороком схоронившемся горели костры жарко, люд сидел вокруг, дела свои воинские справляя. Прошел князь Рахханский мимо костров кружных, на поклоны воинов наемных не ответствуя, в шатер свой разведчика пригласил. Горько да зло на душе Гаррича сталось под взглядами да усмешками, перебежчиком без слов клеймящих, полог шатра княжьего позади опустился - легче не стало, как взглянул Молчан на убранство походное.
- На воинов наемных опираешься, не на дружину. И безвинных резать повадился на ритуалы свои. Не таким ты был, Амелл, когда к сестре нашей свататься приезжал.
- Не таковым ли Млика меня хаяла, когда у себя в светлице ревела? - Хмыкнул колдун, к мужику укрученному прошел да нож колдовской вязью хищно блеснувший с пояса достал, - Люба она мне была, от взгляда первого люба. Себя бы не пожалел, ее обиходя, что возжелала бы сделал, только бы любым быть и ей, хоть бы и на глаза лишний раз не попадаясь. Потому же не побежал лет пять тому назад, как на княжение взошел, к ней на порог, все больше надеждами тщился... Да только сбежала любая моя с тварью ночной, в саду лишь пара перьев осталась малых. Вороных да знакомых... А заместо нее мне от Каррина, брата вашего старшего, через Тарвисс ему дорогу к Неведомому, приниженье терпеть почти полгода довелось, да старшего Гаррича хаянье и кривоустов, в смерти отца меня винящих.
- Окромя тебя, никто тебя не вылепил по словам ее глупым, друже. Личные гордость да честь хрупки, как горшок от подмастерья косорукого, но войны все ж не стоят, не ты ли меня тем утешал, когда молоды были, да от походов самовольных в Ладиру отговаривал? Прочтешь после записи о деяниях своих на Летописца скрижалях - стыд возьмет, да написанное уже не воротишь.
- Не я войну эту начинал, но я закончу. Не порицай меня скрижалями, друже, нескоро мне их пока честь. Садись на лавку да снимай рукава. Может, легче тебе станет, коль знать будешь, что невинных я не режу. Только доносчиков и предателей.
- Не станет, потому как и худых людей калечить ради дела колдовского не следует. - Вздохнул Молчан тяжко, понял что от спора с другом всеми обиженным ничего все равно не изменится в мыслях князя Рахханского. Глянул Амелл на Гаррича с усмешкой, напев начал, к руке искалеченной подступившись да мычания мужицкого позади себя не слушая. Все одно на то и привести в шатер доносчика, отряды княжичей Гаррицких сдавшего приказ отдавал, добром али силой Молчана с собой приглашал.
- Если того ритуал колдовской требует, пусть люд дурной да нелюдь ночная хоть напоследок пользу приносит.
- На что я тебе пленный, Амелл, все ж одно не отступлюсь от верности своей.
- Знаю я, что верен ты земле Гаррицкой. - Улыбнулся Амелл со звоном еле слышным, вновь кровь черную с губ растрескавшихся с усмешкой обтер, - Ей верен и будешь.
***
Прозрачный древесный сок сочился из-под резца тягучими каплями, мнясь слезами на деревянном веке медленно проступающего из неподатливой древесины Лика одного из предков. Наллаан, прозванный своим народом Князем сдул с лица прядь, норовящую вмешаться в коропотливую работу и с тихим пением продолжил создавать основу будущего дома для изгнанных из прежних земель льолла. Сумрачные леса дышали влагой, росой серебря крылья.
- Завершишь ты резьбу позже, Наллаан? Тебе обед готов давно. - Резковатая песнь-обращение потревожила листву, отвлекая князя от труда. Закрытая россыпью капель почти белая коса серебром отливала на изумрудном мху.
- Подожди еще пару капель, любимая. - Льолла осторожно довел последнюю линию, склоняя крылья перед ставшим зрячим оком и слетел вниз к ожидающей жене, мягко обняв ее крыльями, - Поземкой уже даже вода в болотных заводях взялась, а ты без плаща. И себя и детей заморозишь.
- Замерзнут они, драчливые... - Бывшая княжна Гаррицкая прикрыла глаза, озарив тихой улыбкой прогалину перед входом в дом и положив ладони на пока притихший на голос отца живот, - Только тебя и слушают, пока занят ты был - друг с другом воевали непримиримо.
- Зачем мать обижаете, разбойники? - Князь осторожно положил свою руку поверх ладоней жены и повел ее наверх, мимо распускающихся крупных зимних соцветий инеистой лаванды. Внутри огромного ствола, где воздух согревался пробегающей от корней к иглистым листьям в кроне жизнью, было много теплее. Наллаан раскутал жену из крыльев, взмывая вверх за позабытым ею плащом, - ...Что тебе еще с Дневной земли принести? Через две ночи я должен лететь к Серебряному мху, а они все еще гнездятся за горами, упрямцы.
- Себя обратно принеси, больше мне ничего не надо. - Тихо вздохнула Млика, вновь опечалившись, но не пробуя отговорить мужа от полетов на земли лютующего Рахханского Стрелка, прозванного среди льолла Кровавым, - Не оставишь же ты меня одну утихомиривать двоих будущих мужчин... ох!.. - Женщина с вымученной улыбкой закусила губу, вновь схватившись за расходившийся ходуном живот. Князь тихой трелью заставил разбушевавшихся детей притихнуть, прислушиваясь к стуку сердца матери. В круглом и оплетенном гибкими ветвями зале тихо потрескивало пламя, к которому льолла уже почти смог привыкнуть не поджимая неодобрительно перья от разлетающихся жгучих искр со шкуры того зверя, что с урчанием пожирал сухие смолистые ветви. В пролете наверху послышался мягкий вкрадчивый стук когтей, предваряющий появление Оллинаха "Полынного" из дома Болотного Вьюнка, верного друга и помощника Князя, но слишком часто появляющегося не в то время, когда его ждали.
- Прости, что нарушаю ваш покой, Наллаан и Серебринка. Позволишь войти, хозяйка?
- Входи конечно... - Девушка поспешно выпрямилась, исчезая росой с листвы где-то в доме по хозяйству. Все было непривычно в ночных землях и многому не суждено было стать обычным для дочери Дня. Хотя бы и то, что мужчина спрашивал разрешения у нее, а не у мужа...
- Ты вновь спугнул мою жену, Оллинах. Надеюсь, причина была стоящей. - Наллаан недовольно тряхнул крыльями, стряхнув с них последние капли поземки, растаявшей рядом с урчащим костром.
- Серебряный мох теперь укрывает корни своих домов, Наллаан. Ветер принес нам их перья и Лики на предназначенном для них гнезде плачут соком. - Льолла прошел в темный зал, взметнув хвостом опавшие иголки листьев, - Их стаи придут к тебе, они потребуют ответа на вопрос о мести за черные перья.
- Мести не будет, Оллинах. Мы оба знаем это. - Князь опустил крылья, клубком паутины свернувшись в цветущей нише, украшеной легкой травяной тканью с искусной вышивкой руки своей жены, - Я говорил Ниллату уходить из земли Раддова корня Дневного, но он не стал меня слушать, цепляясь корнями за утраченные земли. Стаи не должны мстить за ошибки черных перьев, князья отвечают за свои дороги лишь перед Ликом Неведомого.
- Ручьи их недовольства сливаются в малые реки и скоро те начнут кипеть горными порогами сомнений, а там недалеко и до половодья. Наллаан, я говорил тебе, что нет твоей вины в грянувшей Буре, зачем ты все ее порывы стремишься принять на свои крылья?
- Потому как Наллаан чувствует, что в том была или будет и его вина. Может прямая, а может - косвенная, как вина лани в том, что на взгорье вырастут полевые цветы. - Порыв ветра принес чуть колкий запах заиндевевшей хвои, предвещая песнь Седой, сложившей крылья не столь далеко от костра и с безучастностью еще при жизни Лика посмотревшей сквозь огонь на Князя.
- Вина здесь ни при чем, друзья. - Льолла улыбнулся горьковато, радуясь появлению жрицы Провидца и унимая внутреннюю дрожь от ее пронзительного как у Предков взгляда, - Меня прозвали Князем, и за прозвание это я отвечаю перед Неведомым так же, как другие отвечают за свои. Кто еще из домов с черным пером не хочет покидать земли, на которые Стрелок обратил свое внимание или же обратит до весенней капели?
- Горькая Полынь не желает оставить свою кровь и выразила стремление прорасти на земле, где поет их дочь и лютует их внук. Морошка не оставит болот. Черный бук, Бузина и Волчья Ягода решили бороться за земли предков... - Полынный вздохнул, разведя крыльями вокруг себя, - Ты не убедишь всех, Наллаан. Некоторые их стаи - возможно, некоторые стаи пестрых Полынь с Морошкой сами отошлют к тебе, но к Волчьей Ягоде я сам буду просить тебя не лететь.
- К ним я и не подумал бы лететь, Оллинах. Бук можно убедить, рассказав им о стадах дичи, которых здесь хватит на все стаи, что решатся пересечь горы. Бузина слишком много задолжала по мнению их князя Дню, чтобы так просто сняться с места, да и тех, кто войны желает у нас и без них в достатке. К Морошке я слетаю, быть может что и выйдет в этот раз, а нет так хоть те стаи заберу, которые они со мной отправить хотели... - Князь встал, пройдясь по залу, - Луны в ряд встанут на этот излом года. На что Осень меняться будет, Седая?
- Уйдет Осень - взойдет Красная Луна, Наллаан. Год воинов, а не миротворцев. Твоим детям следовало бы поторопить время рождения, если они, как и ты, не желают войны с детьми Дня. - Льолли прикрыла глаза, протягивая ладонь к огню - в огонь, - Если Красная Луна встретится с Бурей, земли еще долго будут родить кости и течь кровью детей Дня и Ночи.
- Срок им подходит и я верю, что Неведомый выберет верное время для начала их жизни. Воинов в новом нашем доме и без того в достатке, а мира - слишком мало даже вместе с Подснежником и Горицветом. Успеем ли мы все Лики для праздника закончить?
- О том тебе надлежит спрашивать не Провидца, а ленящихся, Князь. - Седая улыбнулась, осветив помещение праздничным ликом.
- Добавлю я ветра в ленивые крылья, Наллаан. - Оллинах смешливо крыльями тряхнул, гордо распустив хвост, - Иди к жене, она тебя уже заждалась к столу.
- Не ты меня отвлек, да, друг мой? - Князь улыбнулся, почти не через силу и выбрался из ниши, - Надеюсь на тебя. Я буду больше в небе, чем на земле и в кронах, вразумлять оставшихся если не к нам придти, то хоть на праздник выбраться в спокойное убежище.
- Смотри не наведи паники среди ленивых крыльев. - Льолли отняла руку у огня, рассматривая узоры копоти на ладони, затем вновь проницательно взглянула на Князя, - А ты, Наллаан, и впрямь иди к Серебринке. Она слышала разговор о своих детях и поняла его.
- На старом наречии часть видений твоих говорить надо. - Наллаан сорвался с места осенним листом, ища жену среди сплетения древесных переходов и мягко обняв найденную вместо долгих разговоров о тревогах.
***спустя многие годы***
- Ты должен был быть льолли, а не я, ошибка!
- Как Неведомый дороги бросил, так и сложились наши пути, сестра моя единокровная. - Княжич невольно дернул черным крылом, покрепче прижав к себе лютню и ручьем обтек Лиллану, распустившую крылья и когти поперек прохода, - Если не дороги тебе руки и крылья, на западе, куда волки морские приплывают, крови в достатке, тебя только все не дождутся.
- Неведомый недоглядел, куда ты должен был рождаться. - Брошенная вслед трель ударила хлестко между крыльев, - Шел бы ты тогда дальше танцы разучивать и в пении тренироваться, глядишь, на грядущую весну и перед тобой перья распустили бы.
- Первый из Ночи детей на мольбы отца ответил по своему, одной вороны когтистой ему много, двух бы не вынес после матери смерти. - Иллин обернулся, подумав мимолетно, что обязательно о таком решении пожалеет, - Часто ты Терновник слушаешь, а еще чаще - Лозу. Пора бы княжне и свое мнение найти, а не за чужим лететь как ушибленной.
- Княжичу бы нынче с врагом детей Ночи сражаться, а не стелить листву под жрецов.
- Уважение прояви к тем, кто помог на западе отбросить врага от устья Звенящей.
- К ним мое уважение проявлено сполна. А к тебе, омелы пучок, его и не будет, хоть затанцуйся ты до Лика первого. Волокись себе и дальше, только от наследия отрекись и не препятствуй мне.
- Отрекся бы радостью, если б не знал, что ты дело отца его же противникам поднесешь первым делом и думать будешь о своей ему великой помощи. Моя ли мать тебя родила, Лиллана, что ты настолько о собственной власти печешься?
Два взгляда сцепились в звенящей напряженной тишине, рассыпая зеленые искры. Льолли зло оскалилась в жесткой усмешке, не намеренная более отступаться и сколько-то держать себя за язык.
- Я проклинаю тот час, когда отец был тем более мягок, что зачал меня с тобой довеском в чреве Дневной дочери. Если ты гордишься тем, наколько грязна твоя кровь - это твое право.
Лютня в руках молодого жреца тихо зазвенела, сама перебирая свои струны.
- Она... погибла, тебя, неблагодарную плесень на листьях, вместе со мной спасая! Она отцу была женою верной и подругой драгоценной! Она тебя хворую песней выхаживала, жрецов гнева не побоявшись, а ты на ее память плевать вздумала из-за дурости своей и гордыни?
- Где же Лики ее предков? Где травы, оставленные земле, где память ее? Где, Иллин? - Княжна расхохоталась, - Их нет! Кому мне возносить песни, на что мне плевать, кроме ее поганой крови, текущей в твоих - и в моих - жилах, к коей ты столь трепетен?
- Не кровь в тебе погана, сестра, а разум скудный.
- Сдается мне, свой разум ты уже за Неведомого отдал...ла.
- Свой - не отдал. А твой вручу ему с охотой, коль согласится трогать эту пакость! - Струны взвыли зимним ветром, отвесив княжне тяжелый удар по лицу, предварая бросившегося на сестру с тихим шипением княжича. Лиллана зашипела в ответ, принимая неумеху в когти. Палая листва с шелестом полетела в стороны вместе с черными и белыми перьями, вскрикнула болезненно лютня, крошась телом и лопаясь струнами.
- Вы разум последний растеряли, кукушата?! - Сильные руки подхватили обоих дерущихся за шеи, рывком растаскивая в стороны и вверх. Над остатками побоища развернулись огромные черные крылья, прекрасно знакомые и Иллину, и Лиллане, - У нас дом, по вашему мнению, слишком большой? Что не поделили?
Старший княжич все с тем же шипением рванулся из-под руки отца, стараясь дотянуться до сестры слегка поколотыми об пол когтями за что был жестко встряхнут рукой Князя, чуть сильнее сжавшейся на шее сына.
- Иллин! Ты как мне это объяснишь?!
- Она... мне лютню разбила, отец. - Молодой жрец немного сник, не желая напоминать отцу о погибшей матери, но понимая, что без такого объяснения обязательно окажется виноватым в ссоре.
- Ему самое место среди жриц сердца первого из Ночи. - Все с тем же шипением ответила на вопросительный взгляд княжна, - Раз он настолько в них стремится попасть, что с радостью отречется от княжения для того!
- Лиллана, я тебе напомню, что Иллин сын мой равно как ты мне дочь и не ему решать, кто мое место займет когда перья ныне правителя повиснут амулетом перед Ликами. - Наллаан отпустил обоих детей, строго глядя на них, - Подумай над тем, что ты можешь сделать будучи на своем месте, а не на его. Иллин... с тобой я поговорю отдельно, иди и жди меня на белой поляне.
- Думала над тем постоянно, отец. - Дрогнул опасно звеня голос девушки, - Слышишь ли ты, что говорят и амулеты, и живые крылья?
- Если для спасения живых крыльев следует закрыть им желанную дорогу, то князя долг это сделать и перед Неведомым ответить в свое время, дочь. - Наллан вздохнул, - Ты дорога мне, Лиллана, но решения твои несут тебя как лист на ветру без дороги.
- Отец... - Собравшийся было уйти как просили Иллин дернулся, оборачиваясь.
- Твои решения - твоя дорога, отец. Не мне ее осуждать и не мне ее завершать. - Темная зелень глаз сменилась безлунной чернотой, - Но листом я лететь больше не намерена, раз уж тебе стал важен и мой путь, а не только ведущегося на речи жрецов прислужника Летописца.
- Твой путь всегда был важен для меня, дочь. Жаль, что ты думаешь иначе. - Князь мрачно покосился на сына, взглядом запрещая ему сказать то, что тот собирался, - Я приму любую дорогу, что ты выберешь для себя, только прошу не причини крыльям больше боли, чем уже было.
- Я выбрала, отец. - Княжна улыбнулась жестко и спокойно. Вновь распустилась темная зелень во взгляде, - И благодарна тебе за то, что ты ее примешь.
Иллин закрыл глаза, обреченно опустив крылья и отвернулся, не желая смотреть на то, как отец обнимает выбравшую дорогу стылого инея и горелого пера льолли. Чтобы он не сказал отцу теперь, как бы не пытался предупредить и уберечь, дорога уже сложилась и только боги знают, сколько слез прольют раненные ее морозными копьями.
***
Лик на дереве скрипнул, скорбно изгибая губы, сок и дождевая вода хлынули из его глаз широким потоком, заливая стоящего с белым пером в руке князя. Наллаан молча срезал когтем прядь своих волос, оплетая перо тонкой нитью и отпустил погребальный аммулет на ветку к десяткам ему подобных, скорбно перекликающихся друг с другом и с горьким соленым ветром. Перо дрогнуло под холодным порывом, молча трогая острым кончиком желтеющие листья.
- Ты знал, что она решила, Иллин?
- Я не Седая и не Грезный, отец. - Стоящий рядом княжич опустил глаза, чтобы не ранить отца еще больше стылой осенью и злой поземкой во взгляде, обращенном к перу родной сестры, - Когда я увидел ее дорогу, лишь боги могли поменять ее, но Летописец не стал чертить знаки на пути той, которая его проклинала.
- Седая говорила, что если Красная Луна столкнется с Бурей, прольется еще много крови. Пусть моя вина в том, что я не смог удержать дочь от такого поступка, в наших силах отнять у кровавой реки хоть часть ручьев, готовых влиться в это русло. - Князь вскинул крылья, справляясь со своим горем и вновь вспомнив о долге перед народом Ночи, чей груз на этих крыльях становился все холоднее с каждым днем.
- Стрелок не сможет перейти Туманные с отрядами верных ему. Те крылья, что согласились с твоим решением и живут здесь в заповедных лесах - в безопасности. Тем, кто остался на землях Дня мы... - Иллин коснулся ладонью крыла отца перед собой, ловя своим налетевший ветер вместе с сомном пестрых молчаливых перьев, принесенных вслед за единственным белым, - ... поможем так, как Неведомый дозволит...
- Ты знаешь, сын, что я не должен покидать пределы леса, пока Терновник, Лоза и прочие умельцы плетут паутинные сети в умах других. А тебя я не пущу за горы, твой брат еще слишком мал и не заменит для меня советов старшего княжича. - Льолла подставил ладонь под последнюю каплю слез Лика, не зная, от чего успел оградить его сын, но чувствуя, как плачет лес вместе с горькими ветрами, проклинающими свои вести.
- Мои советы - пепел перед ними же Полынного, Седой и Разнокрылого, отец. Там я нужнее был бы, чем здесь с учителем сцепляясь как плеть ежевичная с кошачьей гривой.
- Кельо к противникам моим на старости подался и мудрость возраста ему в том не помеха.
- Раллихх из дома Терновника, Кэлли из дома Лозы и Оллат из дома Седой Ели Лиллану толкали на дорогу, по которой пошла она очень давно. В лесах заповедных болото знатное, да только огней на нем не видно и цветов с ягодами сочными не найти, только омуты мшистые и змеи ядовитые. - Княжич ночной вздрогнул, заметив, что вокруг него померк свет, лишь звуки и ветер стали более явными, - Если и учитель мой с ними, то тебе еще сторонники нужны, и сильные. Я только помешаю.
- Как ты, мой сын и наследник... - Наллаан резко обернулся к сыну и застыл, глядя на его черные крылья, усыпанные немыми пестрыми перьями мертвых и белесый как кость в ране зрачок во вьюжно-белых глазах, - Иллин, зачем ты... крылья свои под Бури порывы подставил, когда она мне их поломать желала?!..
- Затем, что меня твои противники порвут на перья не сильно запыхавшись, а ты, отец, Князь. - Княжич встряхнулся, сгоняя с себя вестников стылой дороги и улыбнулся тепло, стараясь хоть улыбкой согреть того, кто терпел это много дольше, чем сам полукровка, - Давай соберем эту пришлую память, и подарим ее костру матери. Не следует остальным знать о том, о чем случилось узнать нам.
- Если бы боги всей полной Триадой явились ко мне и предложили в наследники выбрать любого из живущих, я бы снова принял решение передать тебе свое место. - Князь ночной крепко обнял сына, скорбя за него, гордясь им и боясь отпускать по выбранному пути, - Когда ты будешь готов, я отпущу тебя, но не раньше.